Алексей Cергеев, автор вышедшей в Германии книги "Дом у кладбища. Хроники релокации", не профессиональный писатель, его книга родилась из записей в фейсбуке, заметок эмигранта поневоле. Он был петербургским координатором "Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие" – организации, которая была основана в 2012 году, а в 2023-м объявлена "иностранным агентом". Опасаясь ареста, Алексей уехал в Тбилиси и поселился в основанном анархистами шелтере, где живут люди, которых преследуют по политическим мотивам. Этот шелтер он и называет "домом у кладбища".
Алексей Сергеев рассказал о своей книге в программе Радио Свобода "Культурный дневник".
– Алексей, вы не принадлежите к числу релокантов 2022 года, вы уехали позже и называете свой отъезд "экстренным катапультированием". Почему вам пришлось катапультироваться?
– В конце 2023 года Минюст подал иск в Верховный суд по поводу признания международного ЛГБТ-движения экстремистским. Я стал изучать подобные дела и увидел, что, например, более 350 Свидетелей Иеговы получили реальные сроки. Так как "Альянс" в том же году признали "иностранным агентом", а я выступал его координатором, это уже похоже на состав статьи. Даже если ты ничего не делал, формально это координация экстремистского сообщества. Тут только от органов зависит, попадешь ты под раздачу или не попадешь. У меня уже было административное дело с документами от представителей Центра "Э", а они отвечают за экстремистские составы, и я понял, что риски стали очень высоки. В 2022 году я поставил для себя "красные линии": уголовное дело либо реальная угроза уголовного дела. Я понял, что если бы я оставался в России, то постоянно бы нервничал. Еще неизвестно, к каким последствиям для здоровья это могло бы привести.
– Вы рассказываете в книге, как прятались в шкафу, хотя оказалось, что в дверь звонил сосед...
Когда машина подъезжает резко в 6 утра, ты вскакиваешь
– У меня не было бы такой реакции на этот случай, если бы в 2021 году, когда были "навальнинги", ко мне не приходили с обысками. Мозг начинает видеть то, чего нет, начинает все интерпретировать с точки зрения опасности. Через некоторое время я решил пойти в фитнес-клуб и этот стресс снять. Я позанимался, вроде меня отпустило, пошел поплавать в бассейне, никого нет. Смотрю: к бортику выходят три человека в одинаковых плавках, синих с красным: еще бы белый цвет добавить, и был бы флаг России, такие подкачанные мужички. Я думаю: "Ну все, за мной пришли". Я понял тогда, что это уже что-то ненормальное. Года полтора я не мог спать спокойно, особенно в ночь на выходные дни, потому что они часто приходят именно в выходные. Когда машина подъезжает резко в 6 утра, ты вскакиваешь. К сожалению, организм так устроен, что такие стрессовые ситуации записываются, ты сам начинаешь себя накручивать. Этот случай со шкафом: кто может прийти около семи утра, кто будет звонить столько в дверь? Уже логика не действует. Слава богу, что ситуация оказалась комической, но она показывает градус внутреннего страха. Когда в декабре была презентация книжки в Ереване, пришла квир-персона, которая сказала, что она переживала подобное, потому что к другу пришла полиция, а она рисовала квир-людей в альбомах, и она стала судорожно рвать все и запихивать в раковину почему-то. Засорилась труба. Это не уникально, к сожалению. Я не думаю, что страх – это что-то плохое, это инстинкт самосохранения, но иногда действительно в какой-то степени он берет верх. Первую заметку я написал про этот случай буквально у гейта аэропорта, когда уже прошел паспортный контроль. Немножко выдохнул и тогда стал писать. Так книжка и получилась. Я понял, что такой дневник – это форма психотерапии. Что-то выкладываешь, что-то умалчиваешь, что-то пишешь в закрытом доступе, это тебе позволяет становиться и участником, и наблюдателем. А когда ты становишься наблюдателем, ты немножко абстрагируешься от действительности, она уже не так сильно тебя пугает. Для меня было важно делиться этим.
– Книга полностью состоит из записей в соцсетях?
– По большей части да. В этом для меня ее ценность, что эмоции свежие. Когда я жил в шелтере, в этом "доме у кладбища", я мог варить картошку и параллельно что-то набирать, лежать на кровати и писать. Основа книги – заметки, которые были написаны именно так. Небольшой процент я дописал уже после, добавил предысторию, последний год в России, чтобы кратко показать, как я принял это решение, чтобы было пообъемней и чуть больше был бы виден я. Может быть, там многие вещи наивные, что-то банально. Но я подумал, что ценность именно в том, что это книжка и обо мне в том числе, и о моих мотивациях. Какими бы они ни казались забавными или наивными порой, но они мои.
Из книги "Дом у кладбища"
Как ни странно, Питер почти не снится. Конечно, когда вижу в ленте фотографии или их присылает брат, немного ёкает сердце – всё-таки родной город.
Снились кошмары: то мне надо лететь в Китай и почему-то через Россию. Спрашиваю, а можно не через, опасно, а мне говорят, что нужно взять какую-то форму в жилконторе. У меня паника...
Гнетёт зыбкость под ногами, невозможность планировать дольше, чем на пару месяцев
Одна поэтесса пишет, что ей нравится, что в эмиграции мало вещей, и я тоже думаю: как много было дома вещей и книг и как мало из них я носил, читал, пользовался. Вещами обрастаешь, они над тобой обретают власть, отягощают. Нет, есть минимум любимых, важных предметов – они подпитывают. Но избыток отвлекает от важного. За три месяца я занимался английским больше, чем за два года дома, хотя учебники, диски – всё было.
Скучаю не по вещам, а по людям. Не зайдет в гости мама, не увидишься с папой и братьями, не погостишь у московской подруги, не заедешь к вдове дедушки помочь на даче и послушать про её юность.
Вот именно такого, повседневного, неторопливого, осязаемого общения не хватает. Звонки лучше, чем ничего, но этого не заменяют.
Гнетёт зыбкость под ногами, невозможность планировать дольше, чем на пару месяцев, перепады настроения – от радости до бессилия.
Время взвесить, отрезать то, что уже неактуально, и добавить того, что хочется.
Помогает ощущение доверия к миру, что он меня любит, что я здесь нужен, даже если порой ошибаюсь и не выдерживаю. Он готов обнять и явить калейдоскоп возможностей, главное – не отчаиваться.
– Вы пишете, что ощущаете себя скорее Одиссеем в путешествии, нежели изгнанником и эмигрантом. То есть в целом для вас отъезд – это не драматический опыт?
– Это, наверное, опять же защитная реакция психики. Я стремлюсь во всем видеть что-то хорошее в плане того, что это интересный опыт: новые люди, с которыми ты встречаешься, новые ситуации, новые возможности, новые негативные вещи, из которых ты тоже узнаешь что-то о себе. Меня критиковали за то, что это "Хроники релокации", а не "эмиграции". Наверное, мозг пытается показать, что это временное, что потом, возможно, ты вернешься. Но я уверен, что решение уехать было правильным.
– Как устроена жизнь в шелтере? Это типа гостиницы, но в то же время коммуна, где ключевые вопросы решаются на общих собраниях, и оттуда могут выгнать человека, несмотря на то что он платит за проживание...
– Да, это такая низовая самоорганизация. Как я понял, этот дом стали снимать люди, которые уехали после начала войны, с весны 2022 года он существует. У кладбища недвижимость подешевле, они сняли этот дом. Есть небольшие гранты для тех, кто только прибывает, первые две недели – месяц человек мог практически бесплатно жить, а дальше платишь. Делится площадь дома по комнатам, получается, что около 70 долларов комната на троих человек, там в разное время с коммуналкой 110–120 долларов. К сожалению, ничего дешевле не найти в Тбилиси. Основатели из анархистского сообщества, они признают такое самоуправление, чтобы это была не воля кого-то там, не иерархия, а горизонтальная структура, имеющая плюсы и минусы, где люди решают вопросы все вместе на собраниях. Собрания проводятся обычно раз в неделю по средам. Чтобы стать постоянным проживающим в этом доме, нужно, чтобы никто против тебя не высказался. Ты пожил две недели или месяц, приходишь на собрание и говоришь: я хочу остаться в числе постоянно проживающих. Есть кто-то, кто против? Если все голосуют за, ты остаешься и уже имеешь такие же права, как все остальные, в том числе и по тому, как оплачивать, убирать и как влиять. Если у тебя конфликт с кем-то, ты можешь проголосовать против, обосновав, конечно, почему ты так голосуешь. Довольно интересный опыт горизонтальной структуры.
– Вы пишете, что у шелтера есть неофициальное название "Антизона", то есть это исключительно для тех, кто так или иначе подвергается политическим преследованиям в России и Беларуси?
– У меня в комнате жил человек из Беларуси, а в основном это россияне. Была девушка из Кыргызстана, представительница ЛГБТ-сообщества, у которой религиозная семья, ей угрожала опасность, она сейчас в Нидерландах получает политическое убежище. Да, в основном это люди, которые под риском находятся. Никто с тебя не требует, конечно, бумаги о возбуждении дела, но все равно большая часть – это люди, либо на которых есть уголовные дела, либо представители ЛГБТ-сообщества. Аргентина вообще рассматривает, что любой ЛГБТ-представитель из России – неважно, активист он, не активист – подпадает под категорию, которой небезопасно быть в России.
Из книги "Дом у кладбища"
Здесь, в Доме у кладбища, ничего нельзя оставить на потом. Не успеешь пообщаться, поговорить по душам – человек уже в другой стране, и неизвестно, пересекутся ли ещё ваши пути. За полтора месяца состав жителей обновился почти на треть. Всё время кто-то уезжает, взамен кто-то приезжает новый.
– Что самое тяжелое в такой жизни? Шум вас раздражал больше всего?
Ты по сути находишься в реалити-шоу
– Я амбиверт, я люблю общение, но мне нужно побыть одному, мне нужно отдохнуть. Вот эта невозможность найти приватное пространство, потому что в комнате постоянно два или три соседа. Общая зона в подвале, что-то среднее между столовой и рабочим пространством, где как раз проходят собрания, там постоянно есть люди. Есть туалет, совмещенный с душевой кабиной, вот там можно побыть одному. С одной стороны, это интересный опыт наблюдения, ты можешь не пытаться узнать какие-то истории, они тебя сами настигают, ты по сути находишься в реалити-шоу, потому что постоянно какие-то скандалы происходят, или какие-то влюбленности, или какие-то люди день рождения отмечают, пикник какой-нибудь. Ты не можешь от этого уклониться; даже если ты одиночка, все равно на кухне с кем-нибудь столкнешься, что-то увидишь, на собрании что-то услышишь...
– Вы упоминаете человека, который специально решил жить именно в шелтере, хотя у него были средства на отдельную квартиру, именно ради компании, ради социума.
– Да, такие тоже были, но это меньшинство. Это экстраверты, непривычно им жить одним, начинается депрессия. Есть совсем интроверты, им, наверное, сложнее всего.
– Что бы вы посоветовали человеку, который сейчас раздумывает, не поселиться ли ему в одном из таких шелтеров? Какой у вас "совет бывалого"?
– Во-первых, как я уже говорил, это зависит от того, насколько человек любит жить в коллективе. Месяц-два в принципе это для любого человека в целом нормально, больше – уже сложно, потому что начинается усталость. Так живут студенты в общежитии или в коммунальной квартире. Я бы все-таки рекомендовался стараться, чтобы этот этап был временным. Конечно, хорошо, что все время люди меняются; с другой стороны, не у всех прекрасный характер. Были люди, которые злоупотребляли, которые не мыли посуду, какие-то конфликты происходили. Могло быть полтора месяца спокойной мирной жизни, потом вдруг полмесяца конфликт на конфликте, как будто вспышки на солнце какие-то пошли, вдруг все начинают ссориться, как в воздухе это висит. Интересно это наблюдать со стороны.
Из книги "Дом у кладбища"
Нет никакой однородной массы уехавших. У всех свои причины, обстоятельства, положение и уровень благополучия
Вынужденная эмиграция – не рай. По крайней мере, для большинства тех, кого я встретил в местах общего проживания. Наверно, есть и другие – со сбережениями, хорошей работой, снимающие квартиры. Нет никакой однородной массы уехавших. У всех свои причины, обстоятельства, положение и уровень благополучия. Одни имеют хороший рабочий контракт и соцпакет со страховкой, другие моют полы и окна, чтобы выжить.
Главный плюс – конечно, безопасность. Уехать в страну, где тебе не грозит тюрьма или отправка на фронт, – привилегия. Из минусов – потеря привычной социальной среды, общения с близкими и друзьями, социального статуса. Многие выезжали из ситуации опасности, не по своей воле, и здесь они на грани нищеты.
Понятно, что никто никому не должен. В Грузии среда и отношение чаще дружелюбные, если эмигрант не привозит с собой имперские замашки и снобизм. Многие местные сами живут весьма скромно, а цены здесь на многое выше, чем в Питере и Москве.
Сначала люди выглядят радостными, живыми, потом у части наступает "отдача". Зависнув "между", многие теряют и прошлое, и будущее.
Настоящее же не всегда радует – жизнь в шелтере по несколько человек вместе, без личных пространств, нехватка денег на аренду хотя бы отдельной комнаты. Некоторые заболевают физически, кто-то впадает в тоску и апатию.
– Вы рассказываете о том, что многие не только жизнь в шелтере, но и вообще жизнь в Грузии воспринимали как что-то временное, стремились попасть в Европейский союз. Вы в результате тоже выбрали Германию. Вы не пишете в книге, как вам это удалось и почему вы приняли такое решение, но, наверное, это из-за того, что в самой Грузии сейчас усилились тоже гомофобные настроения. Это повлияло?
В шелтер уже было два визита полиции, переписывали документы
– Я участник полугодовой программы, поэтому через три месяца у меня встанут те же вопросы: что дальше? Возможно, это будет уже не Грузия, а Армения, какой-то временный вариант. Потому что по условиям программы я должен буду выехать из Германии. Пока я хотел присмотреться к Германии, потому что многие получают гуманитарные визы, особенно из журналистского и активистского сообщества. Хотя мы не знаем, что будет в Германии, потому что здесь скоро внеочередные выборы. А в Грузии в шелтер, к сожалению, уже было два визита полиции, переписывали документы. Меня даже попросили не делать пока презентацию книги в Грузии, чтобы не привлекать слишком много внимания грузинских властей, потому что сейчас даже депортируют людей, особенно тех, кто поддерживал протесты. Неизвестно, что с этим шелтером будет дальше. Я не знаю, пустят ли меня в Грузию или развернут; пока не прилетишь, не узнаешь. Но знаю много людей, которых уже не пускают. Поэтому много вопросов. Армения сейчас даже предпочтительнее.
– А если сравнивать Грузию и Германию, что бы вы посоветовали будущему эмигранту?
– В Германии есть свои минусы, связанные, например, с бюрократией, иногда бывают проблемы с транспортом: Дойчебан – уже такой мем. Интересно, что продукты, например, в Берлине дешевле, чем в Грузии.
– Вы пишете, что на продукты в Тбилиси цены в полтора раза выше, чем в Москве. Удивительно.
За полгода в Тбилиси я больше сделал, чем за последний год в России
– Меня тоже это поражало. Я понимаю, что в России цены тоже растут. Но не очень объяснимо, почему самая дешевая шоколадка в Грузии стоит 200 рублей, а в России на момент моего отъезда по акции ее можно было купить за 49. То ли это из-за бензина, то ли это из-за монополии какой-то, не могу понять. Мы не знаем, чем закончатся политические события в Грузии. Пока, к сожалению, прогнозы не очень позитивные, потому что не видно движения со стороны правящей партии в сторону какого-то диалога. У меня есть знакомый грузин, перед выборами у него были очень позитивные настроения, он был уверен, что победят оппозиционные силы, все будет хорошо. А тут я его встретил в Берлине, он уже по-другому смотрит на это. Говорит, что мы еще поборемся, но некоторая обреченность присутствует.
Из книги "Дом у кладбища"
Я встречал релокантов на разных стадиях. Только приехавших, наслаждающихся свободой, кухней и вином. Устало ждущих месяцами гуманитарных виз в Германию или Польшу, с открытыми в России политическими уголовными делами. Живущих поодиночке и группами, надеющихся и погружённых в тоску. Питающихся перловкой и выбирающих лучшие рестораны. Цепляющихся за прошлое и начавших новую жизнь.
Что касается меня, то я успел отогреться, выдохнуть. Пытаюсь строить планы на ближайшие несколько месяцев. Мне впервые за долгое время снова стало нравиться отражение в зеркале – начал оживать.
– Алексей, вы были координатором "Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие". Это организация с историей, я помню, она была основана больше 10 лет назад, и ее основатели давно эмигрировали. Можно ли заниматься активизмом, находясь в Берлине или в Тбилиси?
– Да, для нас это стало открытием. Действительно многое можно делать из-за рубежа. И даже часто можно делать из-за рубежа больше, чем находясь в России. Не всё, потому что есть вещи, которые можно провести только офлайн. Сейчас в России вся деятельность уходит в подполье, не ведется под брендами организаций, потому что это очень опасно. Поэтому я, находясь не в России, считаю, что не имею права морального призывать людей в России к чему-то такому. Но за полгода в Тбилиси, мне кажется, я больше сделал, чем за последний год в России – это моя субъективная оценка, конечно, но тем не менее.
Книга Алексея Сергеева издана при поддержке квир-организации Quarteera и МИД Германии. Ее можно бесплатно скачать на сайте «Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие».
